При общении с родительницей любая оплошность и отклонение от норм несла в себе риск спровоцировать истерику. К моему колоссальному облегчению, после младших классов она всё же ослабила железную хватку и уже не контролировала выполнение «домашки».
Зато на моих глазах мама стала превращать себя из самой красивой женщины в обычную тётку: мелировать волосы, укладывать их лаком, злоупотреблять косметикой… Я совершенно не понимал, зачем нужно уродовать себя, скрывая вполне симпатичные морщины и седину. Это воспринималось как очередное предательство: мало того, что она проводила больше времени на работе, чем с нами – теперь лицо «для общества» оказалось важнее лица «для близких».
Про себя я отметил тогда её возраст – тридцать пять – и решил, что это – какой-то рубеж, после которого женщины стремительно «портятся». Надо успевать любить их до него.
Наблюдение за родственниками сформировало у меня пренебрежительное отношение к работе. Из рассказов о папиных предках, которые умели хорошо устроиться даже во время войны, а также записи «склонен к насильственным действиям в отношении начальствующего состава» в военном билете отца, я сделал вывод, что дух свободы у нас в крови.
Дед, подорвавший здоровье на работе ради материального блага семьи, стал моим антигероем – примером того, как мне не хотелось бы прожить свою жизнь. Ведь значительная часть его сбережений обесценилась после развала СССР, а родные и близкие не питали к нему ни глубокого уважения, ни особо тёплых чувств – в их памяти он остался суровым и нелюдимым. Нравился «правильный» дед только маме.
«Работай чтоб не вспотеть и ешь чтоб не усраться», – так звучала переданная мне отцом «жемчужина мудрости», поучающая умеренности и в труде, и в потреблении. Я успешно применял первую её часть в жизни и старался по возможности не напрягаться – обычно это приводило к наилучшим результатам. Например, во время летней практики я нехотя махал лопатой, напевая и пританцовывая. «Вот ты, Борис, делаешь всё „тяп-ляп“, – негодовала учительница-надзирательница, – но у тебя почему-то получается лучше всех!»
Но мне хотелось ещё больше оптимизировать свой труд. Тогда я обратился к доброй учительнице информатики и «отработал» всю практику за один день.
Так обстояли дела с трудом, с потреблением же возникали проблемы. Давать детям карманные деньги у нас в семье было не принято – только на платные обеды, когда школа сделалась гимназией, и они стали обязательными. Однако разноцветные товары из ларьков, а чуть позже компьютерные клубы, манили меня, как магнит. Я по возможности экономил на питании в школьной столовой. К тому же можно было забрать себе сдачу после похода в магазин, сдать бутылки и макулатуру. Однажды я даже украл купюру у мамы из кошелька.
Папа утверждал, что я могу попросить у него денег, если мне что-то понадобится. Обычно мне было боязно и стыдно просить, но однажды я всё-таки решился:
– Пап, я хочу купить трансформера. Он такой клёвый, умеет разбираться на пять машинок, которые ездят сами по себе, и собираться в одного большого робота! И стоит недорого, – я увидел эту игрушку у одного из ребят в школе и горячо возжелал такую же, предварительно отыскал её в ларьке и убедился, что она стоит меньше многих аналогов и теоретически позволительная для семейного бюджета.
– А зачем? – спокойно спросил отец.
Я задумался. Перед глазами пронёсся возможный сценарии: я играю с удовольствием; потом мне надоедает; возможно, хвастаюсь перед друзьями; затем ради интереса разбираю игрушку на запчасти; пытаюсь собрать из неё что-то новое; потом надоедает и это; от робота остаётся горсть раздолбанных деталей, которая меня больше не интересует; она занимает своё место среди кучи прочего хлама в секретере; мне снова нужна новая игрушка… Хотя скорее всего мне просто надоест играть в первый же день.
Жажда покупки исчезла, а я пережил почти мистическое озарение – покупать игрушки из зависти не хотелось уже никогда. А со временем их всё равно полностью заменили приставочные и компьютерные игры.
Онанизм
В пубертатном возрасте меня постоянно беспокоили гениталии. Я поглядывал на парней в раздевалке, сравнивая форму и размеры, как будто проверяя, всё ли в порядке, и стараясь не отставать. Ум моделировал возможные сценарии внезапной интимной встречи с девушкой, просчитывая варианты поведения, чтобы «не ударить лицом в грязь». Для полноценной подготовки требовалась тренировка, которой я занимался регулярно.
С двенадцати лет во мне проснулось половое влечение. Бушующая сила Жизни порой награждала меня спонтанной эрекцией даже при взгляде на солнце. А в сочетании с богатым воображением, эта сила вскоре сделала эротические фантазии основной темой моей мыслительной деятельности (наряду с компьютерными играми). Я познал тысячи женщин, амазонок, ангелов, богинь, химер, пришельцев, эльфиек, дельфинов, фиолетовых деревьев с желевидным корневищем… И постоянно экспериментировал в способах доведения себя до оргазма. Да и фимоз с годами постепенно удалось разработать при помощи известных простых движений.
Девушки в школе казались надменными, искусственными и недалёкими. А мне попросту не хватало смелости. Даже когда я приходил в гости к однокласснице, в которую был горячо влюблён. Я был настолько робок в проявлении своих чувств, что рассказал ей о школьной влюблённости лишь двадцать лет спустя.
Я совершенно не понимал, зачем парни грубо прижимают девушек, хлопают их по ягодицам и оказывают прочие варварские знаки внимания. Любовь представлялась мне романтической, возвышенной и приятной для обоих. Это надолго сохранило мне девственность, сильно развило воображение в эротической сфере, а также уберегло от случайных ошибок юности.
Я рос довольно замкнутым. Больше всего на свете мне нравилось просто быть одному. Когда родители и брат покидали дом, я чувствовал, как открывается особое пространство свободы. Дом становился волшебным, оживал, будто он тоже ждал возможности поиграть со мной.
Мне всё ещё было многое интересно помимо компьютера: кулинарные, электротехнические и химические эксперименты, содержимое полок, книжки для взрослых, танцы, пение, звукозапись, кувырки на диване, бег голышом, игры с восприятием – то, чем можно было спокойно заниматься только без родителей!
И конечно же онанизм. Ему весьма способствовали книжки «для взрослых», которые как будто специально хранились на полках секретера в детской комнате. Самое сложное было – замести следы своих экспериментов с учётом того, что кто-то из домочадцев мог вернуться домой в любой момент. Наиболее удобным местом оказалась ванная комната – там можно было закрыться на шпингалет, удобно расположиться перед зеркалом, опираясь задом о стиральную машину или даже набрать полную ванну воды и понежиться там.
Сколько спермы утекло в канализацию… Я воображал, что где-то под городом крысы и прочие звери беременеют от человеческого семени, и там развивается цивилизация мутантов наподобие египетских богов – с головами животных и телами людей, которая готовит восстание против человечества.
А ванну я каждый раз тщательно вымывал после использования, опасаясь, что мама может забеременеть, если будет мыться после меня. «Потереть спинку» я ей тоже больше не позволял.
Жестокий мир, спрятать себя настоящего
Отношения с одноклассниками складывались легко и непринуждённо, пока у нас находились общие интересы. Класс несколько раз переформировывали, но у меня всегда находился друг, с которым можно было прогуливать уроки, играть в приставку, хулиганить и просто гулять.
После начальной школы мама практически перестала меня контролировать, но к тому времени я уже был отформатирован под «хорошего» и старался не расстраивать старших. Мне отчаянно хотелось и нравилось дружить с «плохими» и быть «плохим».
Однажды мы с товарищем даже пытались взорвать школу, заложив взрывчатку, выковырянную из петард, в зазор между кирпичами. Нас тогда застукала завуч и отчитала перед всем классом. Было обидно до слёз – в основном из-за того, что обо всём расскажут родителям, а ещё потому что под психологическим давлением меня вынудили отдать все оставшиеся петарды, с трудом купленные за деньги, которые приходилось долго копить.
Но мечта о бомбе осталась – в следующий раз мы соорудили нечто взрывоопасное, запихнув в банку от растворимого кофе аэрозольный баллончик, спички и немерено петард. Это был тестовый образец, и мы решили сперва устроить «полевые испытания» – вынесли поделку в поле и подожгли фитиль. Никакой реакции не последовало. Пришлось, преодолевая страх и холод (дело было зимой), вскрывать конструкцию и поджигать содержимое. В итоге сдетонировали только петарды. Никто не пострадал.
